Tuesday, May 26, 2009

Виктор Пелевин - П5. Прощальные песни политических пигмеев Пиндостана




Виктор Пелевин - П5. Прощальные песни политических пигмеев Пиндостана
Издательство: Эксмо, 2008 | 288 стр. | ISBN: 067232993X | PDF |0,7 MB

Новая книга Виктора Пелевина "П5: прощальные песни политических пигмеев Пиндостана" появилась на книжных прилавках 5 октября - дата, несомненно, продуманная писателем, который каждый свой шаг предварительно раскидывает по И-цзин - ах, все эти неслучайные пятерки. За три недели сборник из пяти рассказов (Зал поющих кариатид, Кормление крокодила Хуфу, Некромент, Пространство Фридмана, Ассасин) не прочитал только ленивый, книга уверенно вытеснила конкурентов с прилавков книжных магазинов, возглавила списки продаж, вызвала предсказуемое жужжание блогосферы, которое, однако, совсем не назовешь восторженным. Новых поклонников у Пелевина поди что и нет, а старые не нашли в его книге ничего для себя нового и слегка разочаровались. Да и о чем разговор - 300 страниц крупным шрифтом, 5 рассказов, ни один из которых не дотягивает даже до повести. Но зато современность так ловко поймана, что уже и сомневаешься, правда ли писатель-затворник творит где-то на вершине Килиманджаро, а не сидит круглосуточно в своем Чертаново, читая новости в гугл-ридере и человеческие глупости в ЖЖ. Потому-то нам все еще нужен Пелевин, хотя время его, как говорят многие, уже прошло.

Духовная близость с инфузорией-туфелькой от Prada

"Что же касается духовной близости с какой-нибудь из этих инфузорий-туфелек от Prada, то о ней мы просто не будем говорить в целях экономии места..."

Пелевин, конечно, принадлежит 90-м, как никакой другой русский писатель, - оглядываясь назад, начинаешь подозревать, что больше никого там и не было. Ну, разве что, Сорокин зимовал - ждал, как и все, конкретных, понятных, нулевых. Такая была особенность эпохи: все непонятно, очень изменчиво и немножко стыдно; в толпе новых людей и странных явлений не находился ни герой, ни дух эпохи. Писатель, как существо чересчур хорошо воспитанное, старательно отворачивался и смотрел куда-то в сторону. На что угодно, только не на то, как Россия, проснувшись от дурного сна, натягивает на голое немытое тело новые ажурные чулки. 90-е ждали, что вот-вот появится автор, которому удастся ухватить за хвост новое время, а Пелевин не писал про время. Он писал про поколение. И в романах "Омон Ра", "Жизнь насекомых", "Чапаев и Пустота", и в завершающей, чуть ли не главной книге десятилетия "Generation П" практически прозрел образ нового человека - существа, стремящегося к духовному прозрению при абсолютной, совершенной внутренней пустоте. О том же - если вчитаться - и новые рассказы: о поисках и обретении рая. И о разнице между раем земным и небесным.

Хорошенькая блондинка Лена из первого рассказа "П5" "Зал поющих кариатид" открывает для себя этот неземной рай - реку в голове богомола. Попадая туда перед смертью, Лена думает: "Интересно, а что во мне? Неужели такое же серое и смрадное? Сейчас вот и узнаем... Нет, не такое. Вот оно. Оно яркое... Светлое... Чистое... Какая все-таки красота...". Вот. Оно. Какой бы ты ни был здесь дурачок, а там лучше. Потому что даже местная dolce vita превратилась в такой ад, что там, по ту сторону, несомненно - рай.

Оставили один пиар

"Самка cardiacephala myrmex ест отрыгиваемую самцом пищу прямо у него изо рта - из этого, кстати, через двести миллионов лет произошел ваш человеческий поцелуй, только люди, как всегда, убрали содержательную часть и оставили один пиар".

В одной из лучших пелевинских книг, "Generation П", писатель нашел крайнего. Это рекламщики в ответе за девальвацию смысла. Это они продают за деньги слоганы типа "Солидный Господь для солидных господ", лишая всякой духовной ценности и господ, и Господа. Реклама - новая религия, ее главная цель - продавать, неважно что: Бога, президента или сережки от Армани. Но главный объект продажи - русская национальная идея, из которой убирается вся содержательная часть - остается один пиар.

У нас есть Сорокин, который пишет о русской метафизике, и Пелевин, которого интересует русская эзотерика. А сердце и той, и другой бьется в Кремле. Пелевинских поклонников возмутила в последней книге именно это - кремлецентричность. Какого черта его вообще потянуло в мир политтехнологов, глянцевых журналов (земной поклон за выражение "православный глянец") и олигархов? Но в стране, где так долго и мучительно строится вертикаль, любого писателя, обладающего каким-никаким чутьем, рано или поздно затягивает в эту воронку. Эта смена места совершенно логична в контексте кремлевского пиар-одурения, в котором живет большая часть населения страны.

Вершина Фудзи

"В будущем каждая улитка попадет на вершину Фудзи на 15 минут".

В чем Пелевин может совершенствоваться до бесконечности - это в своих выдумках и языковых играх. "П5", как и все прочие книги автора, можно смело растаскивать на цитаты. Чего стоит "православный глянец" и издательство "Маргинальный Ад", русский философ Голгофский и математик Рапидшер Вербицкий? А "багряноносный Святой Георгины первый линейный отряд ГИБДД города Москвы"? "Слышите эти раскаты багрового "эр" - прямо как у Пушкина в "Полтаве"?" Единственный минус этой языковой насыщенности - чудовищно от нее в итоге устаешь. Но кто обещал, что будет легко?

Вот оттуда вся эта задушевность и пошла

"Нам потом уже рассказали, что он для этой новой искренности бирманские таблетки жрал, называются "yaa baa", нечто вроде амфетамина, только на органической основе. Они вроде как влияют на дыхательный центр и придают всему, что человек придумывает в этом состоянии, сильную эмоциональную заразительность. Тогда в Москве проходила большая партия, и вся гопота работала только на них. Вот оттуда эта задушевность и пошла".

Про "новую искренность" смешно - тонкая и справедливая издевка над любимым романтическим стилем блоггеров, как-то связанным с эмо-челками, Земфирой и расцветом современной поэзии. Все пелевинские герои продолжают жрать всякую дрянь для прихода к озарениям. Бог знает, для чего они это делают. Но вот Али, герой рассказа-притчи "Ассасин", отказывается от лепешки с гашишом, открывающей ему дорогу в рай земной, ради рая небесного. Это тянет на начало большой новой истории: наряду с искусственным выходом, галлюцинацией от чрезмерного употребления всякой дряни, есть выход настоящий. Но вот до сих пор ни один из пелевинских героев не видел его с той стороны.

Прекрасное и невыразимое

"И пусть на этом пути ваши сердца озарит то прекрасное и невыразимое, что Боря Гребенщиков называет делом мастера Бо, а простые люди вроде меня - трансцендентально-экстралингвистическим императивом".

Как говорят англичане, great minds think alike. У Пелевина есть много соратников в литературах дальнего и ближнего зарубежья. Во Франции - Бегбедер, который всегда рад поиздеваться над обществом потребления, но в самый нужный момент совершенно не к месту пускает слезу и все портит. В Германии - Кристиан Крахт, который вообще-то пишет все то же самое, но с эзотерикой не в ладах. А еще боится, что его воспримут всерьез и перестанут покупать, и переводит все в шутку. Из-за этого от его романов остается только чувство легкого недоумения. Вся английская литература, от шутника Уилла Сэлфа до комика Бена Элтона, занимается метафизикой абсурда. Пелевин от всех них отличается тем, что он все-таки русский писатель, который не может без "духовного", и совсем не постмодернист.

Постмодернизм происходит от открытия, что события и предметы не имеют никакого смысла. Рассыпаясь, вещи обнаруживают свою полую сущность. У Пелевина вещи не полые. Конденсированная ежедневная галиматья, жизнь насекомых, обнаруживает за собой присутствие Бога. Зрячие увидят. Имеющие уши услышат. И это должна была быть радостная новость для поклоняющегося Пелевину офисного планктона: за всем этим копошением еще есть какой-то смысл. Но глянцевый засор мозга настолько не поддается очистке, что пелевинские шуточки уже не лечат, а только еще больше засоряют голову. Человек, отравленный галиматьей, увидит в "П5" только новую галиматью. Таково хитроумное устройство его текстов: в каждой шутке есть доля всего на свете. Пелевин кончится только тогда, когда нам надоест ломать над этим голову.